Имя книги на редкость скромно: «Грех прекрасен содержанием» (этакая, вставим свои пять агорот, «Эротика Талмуда») — кротость скульптора-литератора Мириам Гамбурд оцени, Господи!
Раскольница безбоязненная, с боя-морозовским упорством, поплевав на двуперстие, листающая справа налево, исследующая неторопливо, гладящая чуткими пальцами страницы тороидальных томов, песньпеснящая, пенящее воспевающая «любовь и «мерзость» в Талмуде, мидрашах и других священных еврейских книгах».
Роман Якобсон, копаясь в старославянском, сближал «мудрость» и «муде», а посему отказывал женщинам во внеобыденном разуме, их мозг — это некое чувствилище, верхняя вульва. Дай им всего хорошего!..
Да-с, абсурдно, говоря о Гамбурд, пользоваться линейной рецензионной логикой. Ее книга, по мне, — оргазмический выплеск, семечки первотолчкового яблока. схаванного в Райсаду, — и в то же время, очень организованная, бережно (женьшеньщина) выращенная в колос интеллектуальная проза.
Читая, раздольно раскачиваясь и заучая вхруст сей текст, мы нечувствительно протачиваем глубины (о, влажная важность «Введения»!) — и прозреваем кротовые норы в смысловых пластах — цветных мелах и сокровенных карстах откровений Гамбурд.
Поговорим с автором о низком и высоком, накрошим в силос дольнего с горним, просмакуем изысканный мелос этой прозы, словно нарисованный тончайшей кисточкой из верблюжьей шерсти, умножим беседу с женщиной, наберемся ума.
Итак, Мириам Гамбурд — талантливый скульптор, художник, писатель. Живет в Тель-Авиве.
Ю. Расскажите. пожалуйста, о себе — о былых корнях и нынешних кронах. Как лепилась Ваша судьба?
Как Вам, известному скульптору, человеку явно и неизбывно творческому, удается сочетать быт и бытие, примирять мир тварный и творимый?
Название книги «Грех прекрасен содержанием» – строчка из Губермана. Вестимо, Игорь Миронович мудр и краток, его четыре строки заповедны и даже немного скрижальны. Вы, кажется. серьезно исследовали его текстуру, торили читателю дорожку к свету? А кого еще из пишущих Вы привечаете? Какие имена гуляют по Вашему культурно-силовому полю?
М. Разрешите мне по примеру талмудистов немного развернуть вопрос и дать ответ в иной плоскости. Название книги на иврите «Йецер ха-ра тов меод», и это – максима- перевертыш из мидраша «Кохелет Раба 3:11». Как многие ивритские максимы она ускользает от перевода. Как я ни крутила ее, ничего не получалось. Озадаченность переводом довела меня до того, что я бросалась на всех знакомых с подстрочником фразы «плохой импульс очень хорош» и требовала литературной формулы, подходяшей для названия. Увы и ах… Пришлось забросить идею перевода максимы и покопаться в русских аналогиях. «Нет худа без добра», «не было бы счастья, да несчастье помогло» – для названия это не годилось. И вдруг в памяти всплыла строка Игоря Губермана и вольготно расположилась в изголовьи русской версии книги – там и прижилась. Переводчица на английский тоже немало настрадалась с заглавием, пока нашла яркое и запоминающееся словосочетание. О Губермане я писала, и мое эссе, тоже озаглавленное губермановской строкой «Но напишут диссертации сто болванов обо мне» вошло как послесловие в его книгу «Я лиру посвятил народу моему», вышедшую в московском издательстве «Эксмо».
Ю. Как родилась эта Ваша книга? Что было в начале, явилось зачатьем, завязью?
М. Пошла изучать иудаизм по объявлению в газете «Маарив»… и очень мне раввин понравился, вот и увлеклась.
Ю. Каково это — несть в себе и эллина, и иудея, то есть любовь и, скажем эвфемически, морковь («мерзость», как обзывается Вавилонская Талмудица)? Крылатость Эрота и премудрость Торы — согласитесь, разные страты…
М. Но каждый художник- еврей – а в современном искусстве еврейских имен пруд пруди – я уж не говорю о кураторах, критиках, редакторах художественных журналов в Америке, в Европе и в России, непременно несет в себе и эллина, если справедливо всю пластическую культуру соотносить с Грецией. В концептуальном искусстве, правда, присутствует элемент ребуса, не предполагающего разгадки, и это уже еврейские «штучки». С древности иудаизм, монотеистический феномен, с одной стороны, и языческий «зеленый мир мяса и кости» – с другой, поделили территорию и застолбили вершины. Первому достались умозрительность, абстрактное мышление, этика, семантические и грамматические игры. Второму – созерцательность, эстетика, пластические искусства, философия. Что касается крылатого Эрота, то он в образе Йецера очень даже резвится на страницах еврейских священных книг. В одном только Вавилонском Талмуде йецер ха-ра упоминается четырехзначное количество раз. Компьютер «зашкаливало», когда он вел подсчет. В древние времена вотчиной Йецера было идолопоклонство и запрещенные сексуальные связи, то есть – разврат. К началу эпохи Хазал страсть служения чужим богам мало по- малу оставила евреев, тяга к разврату оказалась более стойкой. Мой альбом – как раз об этом.
Ю. Вы пишете о своей приверженности и любви к скульптуре. Вас не раздражает драконовский рык Второзакония: «Да будет проклят человек, делающий скульптуру… мерзость это в глазах Господа»?
М. Скульптуру не только делать, но и заказывать, чтобы ее сделал кто-то, запрещено: «Пусть даже другие не делают ее для тебя» (Тосафот, Йома 54б). Чем объясняется такая категоричность или, как Вы сказали «драконовский рык»? Дело в том, что скульптура была связана в коллективной памяти с идолопоклонством, ритуальными оргиями и человеческими жертвоприношениями – этими злейшими врагами Торы. Тем невероятней, что уже во время скитания по Синайской пустыне в Скинии Завета по требованию самого Всевышнего создаются два херувима. Их вместе с Капорет, крышкой Ковчега завета , отливает в золоте мастер Бецалель. Скульптурой они нигде в тексте не названы (само это слово несет в себе отрицательный заряд), но это дела не меняет. Тема херувимов проходит по всему супертексту евреских священных книг и временами напоминает приключенческий роман. Талмудисты и вовсе дают волю фантазии, они «переделали» одного херувима в женщину и «установили» на Капорет херувимов, занимавщихся любовью.
Таким образом в центре мироздания, в Святая святых Иерусалимского Храма оказывается скульптура, и не просто скульптура, но изображающая любовный акт. И, пожалуйста, прежде чем вы обвините меня в фальсификации материала, загляните в трактат Йома 54б.
Интересно и то, что слово «мерзость» в языке Писания относится к скульптуре. Такая вот «мерзость» – в святом месте.
Ю. В своей книге Вы «дерзнули спровоцировать диалог между еврейскими священными текстами и рисунком». Если можно, обрисуйте текст свой свою мысль поподробнее — откомментируйте, заманите читателя.
М. Ни Талмуд, ни Мидраши никогда вплоть до новейших времен не иллюстрировались. Евреи оставались всецело в области слова и не испытывали необходимости в репрезентативном замещении языковых знаков конкретными зрительными образами. Причин на то – несколько, и я подробно анализирую их в своей книге. В моем альбоме – 80 рисунков к эротическим отрывкам из Устной Торы. Среди них есть очень пикантные, есть рисунки к цитатам, которых еще не касалась рука художника, есть рисунки к редким текстам, например, к книге Псевдо Бен- Сира, в которой Лилит, первая жена Адама, оспаривает свое право во время акта «лежать сверху«, мол, мы оба созданы из глины, и потому, оба равны.Ну как, удалось мне заманить читателя?
Ю. Я поглотил, собственно, то, что называется «Русское приложение к основному корпусу книги» — текст изощрен, музыкален, пластичен (скульптурен!), кириллица красива и мефодица мила, я уж не говорю о невероятных, несчитанных культурных слоях и подстежках. Неужели изначально книга написана на ином языке, на иврите?!
М. Нет, что Вы, Миша, русский – язык оригинала. Но иврит тоже – язык оригинала. Я писала параллельно на двух языках, и тексты вели себя как сообщающиеся сосуды: ивритский редактор вносил правки, консультант по теологическим вопросам и переводчик цитат с арамейского делал свои замечания – все эти важные вещи я вносила в русский текст. Находила я нужную информацию в русских книгах, к примеру, у религиозного мыслителя В.В. Розанова, включала ее и в ивритский текст. Мне очень повезло с редактором русского приложения. Маргарита Шкловская бережно и высоко профессионально навела порядок в текстах со множеством сложнейших цитат и примечаний, там, где другой бы ногу сломал. Завершив сей кропотливый труд, Рита меня поздравила :»Прекрасно, Мирочка, вы написали научный труд!» Английский текст в основном корпусе книги – перевод с иврита.
Ю. Вы называете свою книгу (взгляд изнутри) — «интеллектуальной и творческой авантюрой». То есть изнурительный, усидчивый, кропотливый труд по высиживанию прозы Вы сравниваете с приключениями духа? А вообще Вы — существо увлекающееся, любящее смену окружения, деятельности и обстановки?
М. О себе говорить трудно, о книге – легче. Занимаясь скульптурой, я всегда думала, что это самый трудоемкий вид человеческой деятельности, пока не занялась литературным трудом. Затевая работу над альбомом, я и представить не могла, какой огромный труд меня ждет. Рисую я легко и быстро, на каждый рисунок уходит всего 30 минут и… 30 лет. Если бы не одержимость, которая самой иногда тягостна, такой труд мне бы не выдюжить.
Ю. Эту книгу хочется назвать «Толкованием от Гамбурд». Очень колется, но тянется спросить — а не грустно никогда (nevermore!) не брести по утрам в иешиву, подкручивая косички-пейсы? Не случалось благодарить Господа за то, что создал Вас женщиной? А почему глава «О женщины, ничтожество вам имя» содержится только в русском тексте приложения?
М. Ну, что тут скажешь – родилась женщиной и все тут. Если бы я знала, что меня ждет еще одна жизнь, но уже в мужском обличии, многое из того, чем я занимаюсь, оставила бы «на потом». Что касается эссе на русском, которого нет в основном корпусе книги, то я написала его позднее, когда дизайн альбома был уже сделан. Оказалось так, что накопилось много очень интересного материала, который сам сложился в эссе. Точно так же писалась статья о талмудисте Губермане, с которой мы начали беседу. Сами собой накопились цитаты, удивительно похожие на губермановские Гарики.
Ю. Ваша книга построена, как «роман в эссе» — замкнуто-перекликающиеся развернутые метафоры: «Ангелы в натуральную величину», «Лук и стрелы», «Творчество — проделки беса» (кстати, сами Вы согласны с последним?). Вам никогда не хотелось написать что-нибудь более традиционное, прустовски-простое, куском — с цветущими кустами, разговорами, любовью на скамейке?
М. О, конечно! Не так давно я написала повесть о казаках и краденных еврейских девушках. Любви на скамейке там, правда, нет, но есть Стамбульский невольничий рынок 17 века, а уж это поинтересней кустов и разговоров при луне.