Издательство «Три квадрата» Москва — 2015
Колоссальной энергии, накопившейся в еврейских местечках, с избытком хватило на революцию и на создание государства Израиль, и на деятельное участие в судьбах мира. Ну а как же с искусством?
Новая книга Якова Брука – исследование и опыт реконструкции активного еврейского присутствия в российском, затем и в международном художественном процессе первых десятилетий ХХ века. Еврейские юноши из белорусских, украинских, бессарабских местечек, дети грузчиков, приказчиков, талмудистов, синагогальных служек и портных, выходцы из черты оседлости правдами и неправдами поселялись в Москве и в Петербурге — их целью было делать еврейское искусство. Самые удачливые и талантливые из них оказываются далеко впереди узко национальной тематики или поднимают эту тематику на мировую высоту (Лазарь Лисицкий, ранний Марк Шагал). В период их бездомности, безвестности и поиска пути возникает фигура мецената-коллекционера и заядлого спорщика, заказчика и катализатора процесса инженера Якова Фабиановича Каган-Шабшая. Ему, его окружению и его Еврейской галерее посвящено скрупулезное блестящее исследование крупного российского историка искусства Якова Брука. Более полувека проработавший в Государственной Третьяковской галерее, куратор первой постоянной экспозиции «Искусство ХХ века» в новом здании Третьяковки на Крымском валу, научный руководитель многотомного академического каталога музея, в своем новом труде Брук предстает не только как объективный историк, но и как бережный реконструктор художественного прошлого.
И вот новая книга, где стежок к стежку вышито гладью утраченное полотно. Каждая строка обогащена драгоценными на вес золота документальными находками и выверенными фактами, а весь труд в целом складывается в яркий сказ, не без детективных вкраплений. Не исключено, что некоторые ранние картины Шагала, одолженные художником из коллекции Каган-Шабшая, вывезенные заграницу в 1922 году и не возвращенные владельцу, гуляют где-то, что не дает покоя крупным аукционерам. Есть в этой реконструированной истории и оглушительный трагический аккорд ─ коллекция гибнет в 1941 году при бомбежке Еврейского музея им. Менделе Мойхер-Сфорима в Одессе, куда она была передана в дар собирателем. Самому коллекционеру не суждено было узнать о гибели дела его жизни, он умер в 1939 году. Емкие сведения отжаты в книге так, что нескольких точных штрихов бывает достаточно для зарисовки образа. «При западной деловитости ему в полной мере присущ русский революционный размах. По своим убеждениям он патриот и государственник». Каган-Шабшай «не состоял в политических партиях, но был лоялен к советской власти», что, конечно, не спасло его от нападок и обвинений «во вредных рассуждениях, переходящих иногда в антисоветские установки». Его травили и увольняли, созданный, возглавляемый им и носивший его имя Электромашиностроительный институт, в содержание которого Каган-Шабшай вкладывал средства из личного заработка, был расформирован. «Инженер-физик по образованию Каган-Шабшай был натурой артистически-художественной». Еврейская традиция именует разносторонне талантливого человека, с одинаковым успехом справляющегося с различными дисциплинами, «илуй», сродни ренессансной личности. Он не знал отдыха, будучи убежденным, что периодическая смена занятий и есть лучший отдых. Искусство было для него противоядием от бед.
В книге опубликованы документы, и самые, пожалуй, любопытные из них – опись принесенных в дар Всеукраинскому музею еврейской культуры произведений и «Автобиография профессора Я.Ф.Каган-Шабшая», где перечень его технической и педагогической деятельности обширен, а о создании Еврейской художественной галереи всего одна фраза. Но это скорее сухой отчет, чем система приоритетов. Именно погибшая коллекция, история которой любовно восстановлена Яковом Бруком, обеспечивает ему особое место в художественной жизни эпохи.
Было затихшие споры о том, есть ли вообще еврейское искусство, и если есть, то кого считать еврейским художником, вспыхнули сегодня с новой силой. Тема успела обрести хрестоматийные параметры. Можно ли причислить Рембрандта с его проникновенными портретами обитателей амстердамского гетто к еврейским художникам, то есть определяет ли тематика принадлежность к той или иной категории, или же произведения художников евреев независимо от тематики, будь то хоть «Лениниана» Исаака Бродского, и есть еврейское искусство, и куда отнести абстракционистов? Может быть они — подлинные еврейские художники в силу близости их идеи к идее абстрактного Бога. Василий Кандинский не еврей, но абстракционист, по некоторым сведениям тоже числился в собрании Каган-Шабшая. Что до художников, отобранных галеристом , то они сами и их деятельность счастливо удовлетворяют если не всем, то несомненно большинству из этих требований. Похоже здесь не обойтись без талмудической синтаксической конструкции, при помощи которой превосходно решаются все сложные вопросы — «еш омрим вееш омрим», что в вольном переводе означает: одни придерживаются одного мнения, а другие – другого. К чести Брука, будучи исследователем и историком искусства высокого класса, он избегает спекулятивных заключений и полемики на тему. Он избегает, его герои – нет! Их чрезвычайно занимает «как мыслить и творить по- еврейски». Абрам Эфрос, один из основателей московского кружка еврейской национальной эстетики «Шомиръ» (через «о»), считал, что еврейские художники «хотят и могут быть евреями, не переставая быть детьми своего века» и далее категорично: «Нашего эстетического возрождения или не будет вовсе, или оно взойдет на тех двух корнях, на которых всходит все мировое искусство современности – на модернизме и народном творчестве». Мне кажется важным для оценки масштаба явления заметить, что кружковцы, малочисленные, но незаурядные личности, получившие блестящее европейское образование, предвосхитили развитие современного искусства как: » стремление отойти от красоты, ‹…› путь от формы к деформации, от гармонии к дисгармонии».
«Шомир» был кружком еврейской национальной эстетики и издательством, выпустившим малым тиражом в количестве 110 нумерованных экземпляров шедевр — «Сихат хулин», средневековую еврейскую сказку, реставрированную и пересказанную поэтом Моисеем Бродерзоном и иллюстрированную Лазарем Лисицким. 20 экземпляров представляли из себя пергаментные свитки, где текст был написан еврейским каллиграфическим письмом, для чего был специально приглашен переписчик — софер стам. Гравюры Лисицкий раскрасил от руки цветной тушью. Свитки были вложены в дубовые футляры и парчовые чехлы. Каган-Шабшай финансировал издание и был его душой. 1917 год на дворе и очень скоро будет принято решение не кем иным как Еврейским комиссариатом при Наркомнаце о том, что над деятельностью еврейских буржуазных организаций надлежит установить строгий контроль и лишить их права говорить «от лица еврейского народа». Излишне упоминать о том, что сегодня издание — библиографический раритет большой ценности. Экземпляр пергаментного свитка «Сихат хулин» с дарственной надписью Лисицкого Каган-Шабшаю «Восторженному еврею в его мечтах и делах» хранится в Музее книги Российской государственной библиотеки.
Художники представлены в книге славной плеядой звучных имен: Роберт Фальк, Марк Шагал, Леонид Пастернак, Эль Лисицкий, Марк Антокольский, Исаак Иткинд, Полина Хентова, Иосиф Чайков, Соломон Юдовин, Ниссон Шифрин. В Хайфе есть музей Мане-Каца, а в Бат-Яме – Иссахара-Бера Рыбака. Их судьбы причудливо переплетались с судьбами значительных личностей еврейской и, не только еврейской, культуры. Леонид Пастернак был дружен с Хаимом-Нахманом Бяликом и Давидом Фришманом и писал их. Мане-Кац встречался с Всеволодом Мейерхольдом и сделал его карандашный портрет. Самый колоритный, пожалуй, персонаж еврейской артистической среды тех лет — это скульптор Исаак Иткинд. Выходец из рода хасидов каббалистов, к своим 26-ти годам он выучился на раввина. Насмотревшись репродукций скульптур Марка Антокольского, бросает местечко и в 1912 году приезжает в Москву учиться на скульптора. Там он жил хлопотно, ходили легенды о том, что у него был вид на жительство еврейской девушки проститутки, требующий перерегистрации каждые полгода. Его яркий дар рассказчика – он ловко перевирал талмудические притчи – ценили Маяковский, Есенин, Мейерхольд и Алексей Толстой. Первую выставку Иткинда в 1918 году организовал Максим Горький в театре «Габима». В 20-ых годах Иткинд работал в детской еврейской колонии для сирот и беспризорников в Малаховке. В 1937 маститый к тому времени скульптор исчезает в лагерях и его считают погибшим. Иткинда «нашли» в 1958-ом в Алма-Ате, он был покалечен, но отнюдь не сломлен и продолжал резать из дерева свои шедевры по ночам в подвале театра, где днем мазал декорации по чужим эскизам. Незадолго до кончины скульптор получил звание Заслуженного деятеля искусств Казахской ССР. В описи переданных Одесскому музею и погибших затем при бомбежке произведений значились две ранние работы Иткинда.
Выход в свет книги «Яков Каган-Шабшай и его Еврейская художественная галерея» совпал с открытием выставки «Современники будущего. Еврейские художники в русском Авангарде» в Еврейском музее и центре толерантности в Москве. Первый раздел выставки охватывает период с 1910 по 1930 годы и в нем представлены те же художники, что составили ядро коллекции Каган-Шабшая. Несколькими годами раньше в Парижском Музее искусства и истории иудаизма прошла выставка «Future anterieur. Авангард и книга на идише». Начало названия — это форма спряжения французских глаголов в будущем времени, в русском языке не существующая и потому не подлежащая переводу, но слово «будущее» и здесь присутствует. На выставке была показана «Сихат Хулин», инициированная Каган-Шабшаем, книжные эмблемы И. Чайкова, И.-Б. Рыбака, С. Юдовина, обложка первой монографии о М. Шагале А. Эфроса и Я. Тухендхольда, изданной в 1918 году при участии коллекционера, и многочисленные иллюстрации и эскизы Марка Шагала его раннего периода, когда художник создал свои лучшие вещи.
В сегодняшнем израильском искусстве еврейская тема однако табуирована. Обращение к Штетлу расценивается как нежелательная ностальгия. Липкий прах голута основательно отряхнут с сандалий израильской визуальной культуры. «Еврейское искусство как задворки израильского»- точнее не скажешь – под таким заголовком в 2010 году вышел журнал Бар-Иланского университета, посвященный явлению. Идиш изведен под корень, задвинут в прошлое, забыт. Носители языка повымирали. Прекрасно, теперь можно заняться изучением и даже возрождением языка ашкеназийских евреев, что и происходит. В университетах открылись курсы идиша, проходят конференции, посвященные идишисткой культуре, изучается и переводится литература на языке идиш. Еврейская тематика не есть ли «искусство на идише»?
Презентация книги состоится 18 ноября в 16.00, в Университете Бар-Илан, Рамат-Ган, корпус 410, зал «Бек».
Апрель-май 2015 г.
Тель-Авив
Статья опубликована 17 сентября 2015 года в «Окнах»,, приложении к газете «Вести«.