Лук и стрелы

Герой, кто он? Тот, кто укрощает свой нрав.
Авот 4:1

Самая занимательная часть солидной, но несколько громоздкой книги Томаса Манна «Иосиф и его братья» повествует о несостоявшемся романе между женой египетского вельможи Потифара и управляющим его имением Иосифом. Одна из лучших глав этой части – «Прием дам».

Влюбленная до одури и беззащитная в своей одержимости женщина приглашает подруг, дам высшего света, на девичник. Гостьям подают фрукты и острейшим образом заточенные ножички. Они принимаются чистить плоды – и в это время в зал входит кравчий Иосиф, чтобы прислуживать за столом и разливать вино. Взгляды пирующих дам устремляются на красавца-юношу, и бедняжки все как одна по неосторожности себя ранят. Жена Потифара специально задумала и разыграла эту сценку, чтобы наглядно продемонстрировать приятельницам, что лишь одно появление Иосифа способно привести в шок и причинить увечье. Как же должно быть изранено ее сердце, если изо дня в день она видит его в своем доме, а молодой раб отвергает ее любовь!

Этого эпизода в Книге Бытие нет, и я считала его блестящим вымыслом писателя, пока не нашла в мидраше «Танхума»: «Однажды собрались египтянки и пришли, чтобы увидеть красоту Иосифа. Что же сделала жена Потифара? Сорвала этроги¹, и раздала их каждой и каждой, и дала ножички каждой и каждой, и кликнула Иосифа и поставила его перед ними. И потому, что любовались они красотой Иосифа, порезали себе руки. Сказала им: что же это вы, тотчас порезались. Я тем более [изранена]. Ведь я всякий час вижу его и во много раз чаще, чем раз в час! И изо дня в день я пыталась склонить его к себе речами, но нет, он обуздал себя» (Танхума Веяшев 5).

У Томаса Манна эпизод занимает семнадцать страниц убористого текста. Писатель указывает источники, которыми пользовался – Коран, Фирдоуси, А. Джами – и… не ссылается на Талмуд и Мидраши, большая часть которых несколькими веками старше арабских и персидских книг. Материалами из еврейских священных книг Манн пользовался очень широко и не всегда ставил кавычки. Что ж, он писал роман, а не научный труд. Любопытно, что реформистское крыло иудаизма признает за произведением Манна как раз научное значение и чуть ли не пользуется им как справочником.

Библейская история Иосифа и его братьев – «дайджест» – провоцировала и провоцирует желание многих авторов живописать происходившее подробнее и добавить детали². От подобного соблазна не ушли и составители мидрашей «Берешит Рабба», «Танхума», «Бамидбар Рабба», «Ялкут Шимъони» и трактатов Вавилонского Талмуда «Йома» и «Сота». Так создается огромный канонизированный апокрифпалимпсест³, где один текст накладывается на другой, ранний, а скрепами служат цитаты – места полной идентичности глубинного и верхнего текстуальных слоев. Палимпсест как таковой предполагает многослойность, и в нем просматриваются несколько этажей насквозь. Мидраш по-хозяйски вольготно обращается с эпизодами и деталями, но никогда не меняет основных сюжетных векторов и тем более концовок. Это изменило бы ход истории. Менять нарратив нельзя, но можно натянуть тетиву рассказа до предела, так, что она вот-вот лопнет. Проследим за тем, как это делается.

Вот диалог – обмен любезностями между непокорным слугой и всесильной и наглой хозяйкой, которая от сладких речей переходит к другим методам воздействия. Разговор кажется подслушанным: «Жизнью клянусь, обездолю я тебя во всем; и говорил ей (Псалмы, 146: 6-7): «Он свершит правый суд для обездоленных», сведу на нет я твой заработок; и говорил ей (там же): «Он дает хлеб голодным», свяжу тебя; и говорил ей (там же): «Господь освобождает повязанных», я тебя в дугу согну; и говорил ей (там же, 146:8): «Господь выпрямляет согбенных», повыкалываю я твои глазищи; и говорил ей (там же): «Господь исцеляет слепых». Да сколько же можно! Рабби Хуна от имени рабби Ахи сказал: железным хомутом приказала сковать ему шею, чтобы поднял глаза и смотрел на нее, но так и не взглянул на нее, ведь написано (там же, 105:18): «Истязали железными путами его ноги, душу оковали железом»» (Берешит Рабба 87,10) Последняя фраза относится к моменту продажи Иосифа в рабство. Тогда, возможно, его душа ожесточилась.

Заметим, дама из высшего египетского света – в изложении раввинов – изъясняется, как базарная баба, что почему-то выглядит весьма правдоподобно, ибо между двумя этими категориями женщин разница невелика. Иосиф же держится на высоте – наотмашь парирует цитатами из Псалмов. Между тем, библейский Иосиф псалмов знать не мог, их авторство приписывается царю Давиду, который правил Иудеей и Израилем много позже (XI-X вв. до н.э.). Современные исследователи Танаха считают, что Псалмы и Книга Экклезиаст написаны под сильным эллинистическим влиянием и относят их к еще более позднему периоду. Хазал, как известно, вольно обращались с хронологией – «Нет в Торе прошлого и нет будущего» (Песахим 6б) – и помещали персонажей, действовавших в Танахе, в свой временной пласт, и наделяли их новоприобретенными «современными» знаниями. Так, «Праотец Авраам соблюдал всю Тору» (Йома 28б), которая дана была евреям лишь при Синайском откровении.

Это явление в какой-то мере аналогично методу христианских художников Средневековья, Ренессанса и последующих эпох, которые одевали библейских героев в европейское платье, типичное для своих стран, и помещали их в современный им архитектурный антураж. Андреа ди Бартоло, сиенский художник, творивший на рубеже XIVXV веков, придал Иерусалиму все черты итальянского средневекового города («Иоаким покидает город», Христианский музей, Эстергом). Библейские персонажи братьев Ван Эйков одеты, как Филипп, герцог Брабантский, или Луи (Людовик), герцог Савойский, а евангельская Мадонна – как супруга Арнольфини («Семейный портрет супругов Арнольфини», Национальная галерея, Лондон). Зал Иерусалимского Храма у Рембрандта – не что иное как интерьер готического кафедрального собора, а на офорте Рембрандта «Явление Христа народу» (Британский музей, Лондон) фасад Храма и вовсе украшен полуобнаженной статуей Правосудия с завязанными глазами и весами в руке – полнейший абсурд с исторической точки зрения. А с художественной – но разве художественные достоинства произведений великого голландца вызывают сомнение? Потифар и его жена одеты в восточные костюмы эпохи великих географических открытий и колониальных завоеваний (Рембрандт, «Жена Потифара обвиняет Иосифа», Берлинский музей). Иные библейские сцены украшают собой рыцари в латах, дамы в кринолинах и фламандские крестьяне в характерных головных уборах.

Но вернемся к Иосифу.

Итак, он отказал своей госпоже в близости, но возвращается в дом, где, кроме нее, якобы захворавшей, ни души нет. «Рабби Иехуда сказал: день праздника поклонения Нилу был и все пошли смотреть, а он не пошел, но (Бытие, 39:11): «вернулся в дом выполнить свои обязанности» – привести в порядок счета хозяина. А рабби Нехемия сказал: день театра был и все пошли смотреть, а он не пошел, но (там же): «вернулся в дом выполнить свои обязанности»– привести в порядок счета хозяина. Рабби Шмуэль бар Нахман сказал: «выполнить обязанности», ясно какие обязанности… (там же): «и нет мужчины [в доме]», не оказался он мужчиной. Сказал рабби Шмуэль: напрягся лук его, но вернулся в прежнее состояние, как написано (там же, 49:24): «но вернулся лук его к своей мощи [в прежнее состояние]»» (Берешит Рабба 87, 7).

Двусмысленность последней фразы очевидна, и раввины обыгрывают ее. Куда понятней синодальный перевод, как нельзя более соответствующий духу отрывка, где восхваляется (Бытие, 49:22): «Иосиф – отрасль плодоносного дерева, ‹…› и стреляли, и враждовали на него стрельцы, но тверд остался лук его, и крепки мышцы рук его от рук мощного Бога Иаковлева». В ивритском оригинале не все так однозначно. Выражение «вернулся к своей мощи» – идиоматическое, и означает оно «вернуться в прежнее состояние». Этот-то смысл раввины вытаскивают на поверхность. «И сказал рабби Шмуэль: напрягся [уж было взведенный для сражения] лук его, но «вернулся в прежнее состояние»» (Берешит Рабба 87:7). Идиома не предполагает прочтения каждого составляющего ее слова по отдельности, но в нашем случае слово «мощь» (итан – на иврите) уж больно интенсивно окрашивает все словосочетание «вернулся к своей мощи», которое можно употребить, когда говоришь, к примеру, о воине, оправившемся от ранения, – он вернулся к прежней своей мощи, но так нельзя сказать о нищем, которому на время улыбнулась судьба, но затем он все же вернулся к своему убожеству.

Иосиф заходит в опочивальню хозяйки во всеоружии (по Томасу Манну), или с взведенным для сражения луком – так на языке раввинов, но продолжает морализировать и стыдить женщину за непорядочность ее намерений. Его восставшая плоть наглядно опровергает эти речи. Что произошло далее, не разглядеть – клочья фраз разметались в переполохе. «Рабби Хуна от имени рабби Матны сказал: образ его отца привиделся ему и он остудил его кровь. ‹…› Рабби Менахма от имени рабби Ами: образ его матери привиделся ему и остудил его кровь» (Берешит Рабба 87, 7). «Сказал ему [отец]: Иосиф! В будущем [имена] твоих братьев будут написаны на камнях эфода и твое – между ними⁴ . Разве хочешь ты, чтобы стерлось имя твое меж их имен и стали звать тебя пастухом шлюх! Ибо написано (Притчи, 29:3): «Пасущий шлюх потеряет богатство»» (Сота 36б). Мидраш рисует Иосифа семнадцатилетним подростком, и родительская угроза возымела действие: «Тотчас напрягся лук его ‹…› (Бытие, 49:24): «…и крепки мышцы рук его»,– вцепился руками в землю [в лук?] – и [стрелой] выхлестнулось семя меж его ногтей» (там же). Томас Манн считает его двадцатичетырехлетним юношей.

Вот так на эпический танахический накладывается талмудический или мидрашистский текст, куда более приземленный, особенность которого состоит в том, что он рядом с танахическим рассказом помещает раввинов, этот рассказ обсуждающих, и таким образом превращает их в литературных персонажей. Имена полемизирующих указаны и реплики авторизованы. Некто анонимный заносит на пергамент всю дискуссию. Кто он – автор или только писец?

«Иосиф оставил одежду свою в руках ее, побежал и выбежал вон» (Бытие, 39:13) – так он избежал совершения прелюбодеяния и заслужил эпитет «Целомудренный». Царь Давид не прошел испытания – лукавый попутал. Сатана в образе птички, эдакий крылатый-хвостатый Купидон, сатана-сват затевает совсем пустяковую шалость – пускает стрелу в ширму («улей» – в трактате Санхедрин), за которой обнаженная Бат-Шева (Вирсавия) моет голову, – и Давид сражен.

«Сказал рабби Иехуда со слов Рава: ни за что на свете не должен человек сам подвергать себя испытанию. Вот ведь Давид, царь Израиля, подверг себя испытанию и провалился. Сказал он перед лицом [Всевышнего]: Властелин мира, почему говорят в молитве «Господь Авраама, Господь Исаака и Господь Иакова», но не говорят «Господь Давида»? Сказал: их испытал, но тебя – нет. Сказал: Властелин, проверь и испытай меня, ведь сказано (Псалмы, 26:2): «Искуси меня, Господи, и испытай меня; выжги почки мои и сердце мое». Сказал: Я испытаю тебя, и сделаю Я еще одну вещь – праотцам не объявлял, а тебе объявлю – на предмет похоти испытаю тебя. И вот (Царств II, 11:2): «…был вечер и поднялся Давид с ложа своего». Сказал рабби Иехуда: превратил свое дневное ложе в ночное [спал, мол, с женщинами в тот день, чтобы не испытывать вожделения],⁵. Как будто не к нему относится Галаха: член у человека мал – голодного насыщает, у сытого только разжигает похоть. Сказано (там же ): «и прогуливался он по крыше царского дворца и увидел, женщина купается на крыше и весьма женщина хороша собой». Бат-Шева (Вирсавия) то была и мыла она голову за ширмой. Явился Сатана, прикинулся птичкой, послал стрелу в ширму, распахнулась ширма и увидел ее [Бат-Шеву Давид]. Тотчас (там же, 3: 4): «послал узнать о женщине и сказали ему: это же Бат-Шева, дочь Элиама, жена Урии хеттеянина. И послал слуг, и привели ее, и спал он с ней»» (Санхедрин 107а).

В обоих случаях греховность прелюбодеяния связана с тем, что и жена Потифара, и жена Урии хеттеянина – женщины замужние, то есть они – чужая собственность⁶, и в обоих случаях подчеркивается тщеславие героев. Давид должен провалить испытание, иначе не появится на свет Соломон⁷. Схема подобных игр почти идентична и ведет свое начало от книги Иова. Обычно в роли исполнителя выступает Сатана, он предварительно испрашивает у Всевышнего разрешения испытать праведника. Бог выражает сомнение в успехе предприятия, но все же дает добро. Такой сюжет вполне можно назвать излюбленным сюжетом в еврейских священных книгах.

…В поисках сцен, подходящих для рисунка, я снова и снова вчитываюсь в древние строчки и обнаруживаю много интересного, чего и не искала вовсе – аналогии, ассоциативные узлы, парадоксальные ходы, – и не перестаю удивляться плотности вербальной субстанции, где все со всем сплетено, расчленено и выстроено заново. Так я совершаю уже совершенные до меня открытия и пишу свой «палимпсест», один из многих подобных и разных, образующих полупрозрачную толщу. В ней, как в озерной глубине, тонут опрокинутые недостроенными верхушками вниз Вавилонские башни в безнадежном усилии коснуться дна.