«Только поверхностные люди не судят по внешности».
Оскар Уайльд
Самой знаменитой на выставке посмертных масок в парижском Музее д’Орсей была маска «Неизвестной с Сены» (Л’Энконю де ла Сен). Точнее было бы назвать ее «Неизвестной из Сены». Служитель городского морга снял гипсовый слепок с лица девушки-утопленницы, труп которой извлекли из реки у набережной Лувра ранним утром 1900 года. Служитель обратил внимание на необычный облик покойной – ее красивое юное лицо озаряла улыбка неземного счастья. Смерть не успела внести свои отвратительные коррективы: овал лица был чист, веки плотно сомкнуты и под ними угадывались тонкой лепки глазные яблоки и уголки рта подняты вверх в «архаической улыбке». Так улыбаются статуи юношей-куросов времен греческой архаики – мышцы лица не участвуют в улыбке, а улыбка не имеет никакого отношения к «занятиям» куросов. Сохранились скульптуры сражающихся и поверженных куросов- воинов –ни им, ни утопленницам улыбаться не пристало.
Попытки установить личность покойной ни к чему не привели. Никто ее не знал, не помнил, никогда не видел, никто о ней не справлялся и не заявлял в полицию об ее исчезновении. Будто она и не существовала вовсе. После смерти неизвестная сохранила анонимность, как хранят девственность, и поступила мудро. Назовись она Розалией или того хуже Жоржеттой, окажись бедной родственницей, приехавшей из провинции помогать в лавке дяде мяснику и изнасилованной им, или героиней другой жуткой и банальной истории, самое большее на что могла бы рассчитывать несчастная, это несколько газетных строк в отделе криминальной хроники. Анонимность и загадочность создали вокруг нее вакуум, который заполнился поэтическими фантазиями высокого достоинства. Райнер Мария Рильке развернул вокруг маски Неизвестной сюжет своего единственного романа, о ней писали поэт Луи Арагон, философ-эссеист Морис Бланшо и Владимир Набоков. Последний сравнил ее с русалкой и шекспировской Офелией и посвятил ей стихотворение. Привожу две первых строфы: «Торопя этой жизни развязку,\ не любя на земле ничего,\ все гляжу я на белую маску\ неживого лица твоего.\ В без конца замирающих струнах \ слышу голос твоей красоты.\ В бледных толпах утопленниц юных \ всех бледней и пленительней ты». Альбер Камю назвал маску «Неизвестной с Сены» своей любимой скульптурой. Александр Блок вдохновился ею при создании «Незнакомки». Чешский поэт Витезслав Незвал, которому принадлежат строки «Лучше ссутулиться в жизни,\ чем распрямиться в смерть.\ Лучше вся тяжесть жизни,\ чем облегченная смерть», был потрясен улыбкой Неизвестной: «Незнакомка мертвая!\ Мы пасынки судьбы.\ Разве смерть откроет нам\ звездные сады?» Актриса немого кино шведка Грета Гарбо строила свой образ с оглядкой на девушку из Сены и преуспела в этом – ее стали называть «ундиной». Крупнейший мастер фотографии сюрреалист Ман Рей сделал с маски один из своих лучших портретов.
Несчастная одинокая девушка, до которой никому не было дела, «Плечи худенькие, молодые,\ черный крест шерстяного платка» (В.Набоков) прыгнула в мутную воду Сены и всплыла, нет, не разбухшим безобразным трупом, а прекрасной наядой, как будто материализовалась из водорослей и речного ила, чтобы после смерти покорить Париж. Растиражированная маска Л’Энконю стала эталоном хорошего вкуса и обязательным аксессуаром в мастерских художников, литературных салонах и гостиных буржуа. В первой четверти прошлого века Неизвестная даже стала эротическим символом эпохи, убедительно и наглядно подтвердив не новую, но всегда интригующую мысль о единстве Эроса и Танатоса.
Маска снимается с умершего сразу после наступления смерти до начала процесса окоченения. В этот короткий промежуток времени человек, якобы, являет свое настоящее лицо, оно уникально и его надлежит запечатлеть, но в этом обычае есть и доля бестактности. Покойник не владеет мимикой – мертвые сраму не имут – и наверняка выглядит не совсем таким, каким бы ему хотелось остаться в памяти потомков. Тяжело видеть обрюзгшую маску Анны Ахматовой, три огромных фотографии которой экспонировались в Фонтанном Доме на выставке к 120-летию поэтессы и вызвали толки о безбожном взгляде на лицо усопшей, попрании таинства смерти и о том, хотела ли сама Ахматова так предстать перед публикой?
Но когда в Фонтанном Доме выставили подаренный Путиным Музею рисунок молодой обнаженной Ахматовой работы Модильяни, тоже не обошлось без споров. А ведь рисунки художника целомудренны и очень условны, и ничем кроме ханжества эти споры не были вызваны.
Модильяни. Вот и его посмертная маска. Рот открыт в последнем судорожном вздохе и Моди кричит беззвучным криком. Сцена смерти художника в фильме «Модильяни» Мика Дэвиса говорит о знакомстве режиссера с этой маской – Энди Гарсия в роли Модильяни умирает с открытым ртом. Скульптор-формовщик тотчас набрасывается на него и, припрыгивая от усердия, спешит развести гипс и приступить к работе.
Вообще я очень советую заказывать посмертные маски заранее еще при жизни и не выпускать из-под контроля сей важный момент, а то чего доброго навяжут тебе неподобающую физиономию. Ни евреи, ни мусульмане посмертных масок не снимают, а жаль. Можно было бы обеспечить работой невостребованных бывших советских скульпторов, к коим и себя причисляю. Свой некролог тоже лучше писать самому во избежание передергивания фактов и неадекватных оценок.
Восковые посмертные маски занимали почетное место в домах римских патрициев. Чем больше масок, тем древнее род. Маски хранились в специально для них отведенном почетном месте – атриуме, и за неимением в те давние времена фотографии и тем более тестирования на ДНК, использовались наследниками для подтверждения своих юридических прав. Вот как я, мол, похож на моего любимого пра-прадедушку. Несколько громоздкий способ доказательства родства, но считается, что отсюда пошел римский скульптурный портрет – безжалостный острый реалистический портрет, который и сегодня заряжает пространство вокруг себя мощной недоброй энергетикой. Портрет – единственный скульптурный жанр, в котором римляне сказали новое слово, все остальное заимствовано ими у греков. Для греков портрет означал всю фигуру, и когда мы видим в греческих залах мраморные головы, то это обломки фигур. Фаюмский портрет, написанный на деревянных дощечках в технике энкаустики, создавался при жизни портретируемых с натуры и тоже хранился в атриуме. Эта подлинная ЖИВОпись как нельзя тесно связана со смертью. Не часто лучшим портретистам иных времен (но об этом дальше) давалась такая живость и долговечность цвета и поразительная живость ликов. Кроме секретов ремесла художники обладали секретом пограничных состояний. И еще, пройдитесь по рынку Кармель и Маханэ Иегуда и вы узнаете лица с Фаюмских портретов. Обычай хранения дома посмертных масок восходит к этрускам, они помещали прах усопших в антропоморфные бронзовые урны-канопы, ручки по сторонам урны в виде рук по сторонам туловища, а на крышке закреплялась лепная отлитая в бронзе маска или голова. Евреи не признавали кремации, тело должно быть погребено в ожидании лучшего будущего, которое непременно настанет с приходом Мессии. Любопытно, что пепел не содержит молекул ДНК, то есть не оставляет никакой надежды на реализацию генетической программы. Кости, ногти, волос, клочок мышечной ткани – да.
Вспомните об этом, когда узнаете, что ортодоксы снова препятствуют проведению археологических раскопок в местах древних захоронений. Тема реинкарнации на наших глазах перекочевала из области фантастики в науку, не утратив своей мистической составляющей.
Египтяне на «всякий случай» мумифицировали все тело, сохраняя его для грядущей жизни. Но эта привилегия доставалась только избранным и иногда их любимым домашним животным. Иудаизм «настаивает» на поголовной демократии – шанс предоставляется всем.
В Советскую эпоху посмертные маски тоже были привилегией и для этой ответственной работы приглашались крупные мастера. Маску Ленина исполнил Сергей Меркуров, на счету которого значатся 300 посмертных масок, среди которых маски М.Булгакова, Дзержинского и Маяковского. У скульптора от волнения пульсировали пальцы и он никак не мог прикоснуться к лицу вождя – ему казалось, что Ленин и теперь живее всех живых. Со своей задачей Меркуров однако справился. Его Ленин выглядит благообразно и вполне пристойно, а не как на последних фотографиях в Горках. Первоначально маску Маяковского заказали никому не известному скульптору К.Луцкому, но что-то у него не заладилось и он даже оцарапал и покалечил лицо поэта: ссадины и нос перебит у переносицы и сильно скошен в сторону. Такая деформация скорее свидетельствует о насильственной смерти, чем о промашках скульптора. Не отбойным же молотком он работал! Меркуров повернул голову Маяковского на бок – так меньше заметен сломанный нос. Но если ставшего неугодным поэта убрали, инсценировав самоубийство, то почему Меркурову не велели подправить маску чтобы скрыть следы преступления?
Продолжу осмотр парижской выставки. Здесь были представлены посмертные маски выдающихся личностей и простолюдинов. Вот маска Марии Стюарт, снятая с ее отрубленной головы. А это кто? Заурядность и стертость облика, нос и подбородок картошкой, вислые мокрые усы и по-бабьи платком подвязана нижняя челюсть. Где я видела это лицо? Еле уловимая хитринка в уголках рта. Лавочник, наверное. Какая скучная жизнь была у этого человека…«Кромвель»,– гласила табличка. Однофамилец великого Кромвеля? «Оливер Кромвель, – гласила табличка – (1599 — 1658), одна из виднейших фигур британской истории, человек, возглавивший Английскую революцию. Организатор суда и казни усечением головы коронованного монарха Карла (Чарльза) I из династии Стюартов. Инициатор провозглашения Республики. Лорд-протектор, выдающийся военачальник и с 1650 года генералиссимус.
Распустил так называемый «долгий» парламент…» Ага, вспомнила, где я видела это лицо: памятник Кромвелю в Лондоне перед зданием Парламента, работы посредственного преуспевающего в 10-ых годах прошлого века немецкого скульптора профессора Шмидта-Касселя. Он пользовался именно этой маской при работе над памятником. Почему «именно», потому что посмертных масок Кромвеля несколько и они сильно разнятся между собой. Та, о которой я пишу, хранится в коллекции Британского Музея. (Стоило мне набрать в поисковом аппарате «посмертная маска Кромвеля» на английском, как я попала на аукцион. Там предлагали приобрести маску. Цена лота смехотворная – 1000 евро. В живописи оригинал один, все остальное – копии, в скульптуре первые нумерованные отливки считаются оригиналами, эта была бессчетной и замыленной). Умер Кромвель в своей постели, похоронен с большими почестями в Вестминстерском Аббатстве, усыпальнице английских королей, выброшен оттуда через два года с восстановлением монархии возведенным на престол королем Карлом II, обезглавлен, повешен и позорно зарыт под виселицей. Отрубленная голова лорда-протектора, насаженная на колья ограды Букингемского дворца, еще долго пугала лондонцев своим страшным видом. Вот такой исторический английский футбол головами.
Сегодня, как я уже писала, памятник Кромвелю стоит перед Парламентом, а в Вестминстерском Аббатстве бок о бок с королями покоятся сэр Исаак Ньютон и сэр Чарльз Дарвин, чья «Теория происхождения видов» не оставляет камня на камне от этого самого Аббатства – и все это делает честь британской демократии. А как же с посмертной маской опального короля Карла I? Не сочли нужным изготовить? Похоже, что так, ведь тело погребли без отпевания. Зато осталось несколько портретов казненного монарха кисти Ван Дейка и один –Веласкеса. Конную статую Карла I Кромвель приказал переплавить, но ей повезло. Некий француз гугенот спрятал ее в подвале маленькой церкви Сан Поль и спас от плавильного котла. Сегодня она украшает собой Трафальгарскую площадь.
Тяжеловесные многотонные памятники, «бронзы многопудье», воздвигнутые на века, непременно становятся жертвами новых режимов. Победители правильно угадывают в них символы власти. Их стаскивают с пьедесталов и опрокидывают «мордой об асфальт». Власть – конные и другие статуи и монументы, Смерть – некрополи и мемориалы и Культ – скульптура на службе религий, были испокон веков любимыми наследными вотчинами скульптуры. (Мы, ленинградские студенты скульптурного отделения, шестидесятники и наивные ниспровергатели основ, предпочитали каламбур: городская скульптура бывает скверной, площадной и уличной).
Иудаизм запрещает скульптуру, ее ни делать самим, ни заказывать нельзя. «Пусть даже другие не делают ее для тебя» (Тосфот, Йома). (Какой хороший закон, думаю я, сталкиваясь с израильским скульптурным творчеством, а сталкиваюсь я с ним ой как часто!) Ханаанские народы устанавливали идолов на возвышениях, «бамот», для отправления языческих культов, которые сопровождались человеческими, обычно детскими, жертвоприношениями и ритуальными оргиями, этими злейшими врагами Торы.
И хотя Талмуд говорит о том, что страсть к идолопоклонству мало-помалу оставила евреев по возвращении из вавилонского плена, скульптура по сей день связана в сознании религиозных людей со всей этой мерзостью.
Упомянув Кромвеля, нельзя не упомянуть его сподвижника и самого уважаемого раввина христианской Европы полиглота и космополита Менаше Бен Исраэля.
Сохранился портрет раввина, написанный Рембрандтом, под названием «Амстердамский рабби». Бен Исраэль консультировал Рембрандта по библейским темам, и, когда художник поселился рядом с еврейским кварталом Бреастраат, они стали друзьями. Великий голландец иллюстрировал теологический трактат раввина «Преславный камень». Менаше Бен Исраэль– маран уроженец Лиссабона и потомок Ицхака Абраванеля, того самого, от которого вели свой род и предки поэта Бориса Пастернака (Александр Гордон. Поверх испанских барьеров. Окна). Молодая протестантская Голландская республика после тяжелой многолетней войны с католической Испанией стала независимой и принимала насильственно крещенных португальских евреев согласно принципу «враги наших врагов – наши друзья». Так Бен Исраэль оказался в веротерпимом (ко всем кроме католиков) Амстердаме, где смог сбросить с себя личину «нового христианина» и снова стать евреем.
С момента насильственного крещения евреев в Испании и до их поселения в Амстердаме прошло сто с лишним лет – сто лет пребывания в христианском обличии. И это сильно изменило многих из них. Менаше Бен Исраэль, его ученик Барух Спиноза, Уриэль Акоста, их яркие судьбы каждая по-своему тому подтверждение. Двое последних обладали современным критическим складом ума, а самое главное и самое опасное – они видели иудаизм со стороны. Отец Уриэля Акосты был ревностным католиком, и семья перебралась в Амстердам только после его смерти. Юный Акоста позволил себе критику института раввината и за это был отлучен от общины, затем восстановлен, отлучен снова, чтобы снова по собственному желанию подвергнуться унизительному ритуалу приобщения. В конце концов он покончил жизнь самоубийством. Спиноза…, о нем написано полнее и глубже, чем я смогу сделать в рамках небольшого эссе. Хочу признаться, я забрела в среду португальских марранов, чтобы «выйти на» Веласкеса. Итак, Диего Родригес де Сильва и Веласкес родился в Испании в семье крещенных португальских евреев. В отличии от анусим, отправившихся в другие страны искать веротерпимости, Веласкесы искренне приняли католицизм и остались в Испании. Величайший живописец, величайший портретист – энциклопедии в его случае не скупятся на суперлативы. Взгляда на портрет папы Иннокентия X кисти Веласкеса достаточно, чтобы признать – в этом эпитете нет преувеличения. Если бы я пустилась во все тяжкие профессионального анализа расчленения шедевра на составляющие, то отметила бы в нем пластическую остроту лучших римских мужских портретов и драгоценную живописную поверхность фаюмских погребальных дощечек. Но уверяю вас, не стоит труда. Объяснять чудо высокого искусства взаимодействием составляющих его элементов все равно что объяснять чудо любви действием желез внутренней секреции. И что всего обидней, даже досконально изучив компоненты шедевра, все равно по этому рецепту новый шедевр не создашь как ни старайся!
Понтифик в благодарность за портрет дарит художнику массивную золотую цепь, но тот отказывается от вознаграждения – он дворянин и занимается живописью не для заработка, а для собственного удовольствия. В левой руке Иннокентий X держит документ – это прошение от Веласкеса о принятии его в члены древнего рыцарского ордена Сантьяго. Военно-монашеские и духовно-рыцарские ордена состояли из дворян, и «конверсос», выкрестам, вход туда был заказан, даже королевского покровительства было не достаточно. Сегодня не так уж и важно, каким государственным деятелем был Филипп IV, но распознать в способном подростке гениального живописца – для этого стоило родиться королем! Он предоставил Веласкесу все, что нужно творцу: жилье и мастерскую во дворце, должность придворного, свое покровительство и сомн моделей, чьи лица смотрят на нас с великолепных портретов художника. Веласкесу позировал сам монарх (известны 36 портретов Филиппа IV ), члены королевской семьи, придворные, дворцовые карлики и шуты, слуги и духовенство. Он создал портреты Лопе де Вега, Тирсо де Малина и Кальдерона, и если не писал ангелов, то, как остроумно заметил Гете, потому что они ему не позировали. Он творил с большой легкостью без срывов и «творческих неудач», и трудно поверить сегодня, что художника все годы пребывания во дворце сжигала страсть, не имевшая никакого отношения к искусству – во что бы то ни стало стать рыцарем христовой веры, и в этом ему отказывали. Живописец милостью Божьей, он согласился на унизительную процедуру и допустил специальную церковную комиссию ворошить свою родословную. Величайший художник даже признал живопись «низким механическим делом, не достойным дворянина». Лакей, лизоблюд?– ничего подобного. Чтобы писать некрасивых облаченных властью людей надо обладать большим мужеством. Король некрасив, у него одутловатое лицо с сильно развитой нижней челюстью, и его дочь инфанта Маргарита, центральный персонаж «Менин» (Фрейлин), обласканная взглядами перламутровая малышка в кринолине с растопыренными ручками, очень похожа на своего отца.
Веласкесу так не терпелось стать рыцарем, что он изобразил себя в «Менинах» с вышитой красным эмблемой рыцарского ордена Сантьяго на груди еще до того, как незадолго до своей кончины был все- таки допущен в орден. Этот казус продолжает обеспечивать заработком искусствоведов, ломающих голову и копья над проблемой, как мог вышколенный придворный допустить такую оплошность? В списке почетных членов ордена великого художника нет, там значится (а чего только не отыщешь в интернете) тезка художника монах из Бургоса Диего Веласкес, организовавший успешную оборону испанской крепости Калатрава от мусульман. Калатрава – это имя современного испанского архитектора, построившего «Гешер мейтарим» (Мост струн) в Иерусалиме.
Питер Пауль Рубенс получает рыцарское звание в подарок от Карла I – того самого, угодившего на эшафот при Кромвеле – как высокую, но само собой разумеющуюся награду за серию многофигурных композиций из жизни отца Карла I короля Якова. Очевидно, что Веласкес был принят в рыцарский орден вопреки своему творчеству, а Рубенс – благодаря. Рубенс, потомственный дворянин, он богат, зарабатывает на жизнь искусством и это никого не смущает. Ему в отличие от Веласкеса не нужно доказывать свое дворянство. Рубенсу повезло (и нам вместе с ним) – он жил во Фландрии, южной части Нидерландов, которая оставалась испанской и католической. Его творчество вряд ли пришлось бы по духу пуританской Голландии. Художник был завален заказами и на него работал целый цех подмастерий. Многочисленные крупномасштабные многофигурные полотна, чьи роскошные рамы трещат от рубенсовского «буйства плоти», оставляют привкус добротной промышленной продукции. В портретах мастер предпочитал писать всю фигуру, следуя греческой традиции. Но лучше всего Рубенс в рисунках, в них он остается наедине с собой и они прекрасны.
30-го июня в Музее Эрец Исраэль в Рамат Авиве открылась выставка «Хохмат ха-парцуф» (Мудрость лица ).
В название выставки положено понятие из практической Каббалы. Здесь представлены ритуальные и характерные маски, карикатура, различные чертежи и выкладки, остроумные таблицы, несколько римских скульптурных портретов, скульптурки двуликого и трехликого Януса, гравюры Шарля ле Брана из коллекции Лувра, современника многих героев этой статьи от Кромвеля и до Рубенса. На гравюрах изображены различные типы лиц, подобных животным и зверям: человек — бык, человек — орел, человек — верблюд и т.д. Такая вот анимализация. На выставке представлен дидактический материал по физиономистике, можно приобщиться к тайнам лица в еврейской Каббале и постичь тайну красоты и уродства человеческих лиц.
Посмертных масок на выставке нет, но есть миниатюрная высотой шесть сантиметров настоящая человеческая голова. Племена Южной Америки некогда владели секретом изготовления подобных «сувениров» путем усушки ну, к примеру, голов врага. На табличке указан год покупки экспоната Музеем – 1940. Не сомневаюсь, куратору было не просто отстоять его включение в экспозицию.
Мы живем в век победившей политкорректности.
«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести», 09.08.09